Змееборец - Страница 97

Сказал все, что считал нужным? Или все, что мог сказать?

Или ему сейчас мучительно не хватает того, кому можно "немедленно рассказать"… кого-то, кто знает, что делать, и подскажет, и научит.

И защитит.

От Зверя, притаившегося во тьме души.

Йорик подумал о Трессе, о том, как она воспримет – уже восприняла – правду о себе? О том, есть ли, все-таки, разница? О том, что говорил бы он сам, если бы сейчас рядом с ним сидела Тресса, а не Эльрик? И о том, изменилось ли что-нибудь?

– Ну, будем считать, что рассказал, – произнес он с неожиданной для самого себя мягкостью, – я кое-что знаю о керват, и о том, как держать Зверя на привязи. Так что и тебя научу. Хотя, мы раньше домой вернемся. И вот еще что, я не жду, что ты меня убьешь, – сказал он, только сейчас сообразив, что так оно и есть, – ты не убил Легенду, мне тем более нечего бояться.

– Псих, – сказал Эльрик почти с жалостью, – ты хоть представляешь себе, что такое керват? А ведь подумать только, не вляпайся я в Бурю между мирами, был бы у меня сейчас нормальный, вменяемый дэира, который нипочем бы со мной не связался, потому что он нормальный и вменяемый…

Эльрик моргнул. Посмотрел на трубку. На Йорика. С подозрением принюхался к табаку и глубокомысленно изрек:

– Парадокс. На трезвую голову. Докатился, мастер Серпенте!

Он уже веселился. Он, вроде бы, сумел выбросить из головы мысли о том, с чем все равно был не в силах справиться. Но Йорик мог поклясться, что слышит непроизнесенные слова, принадлежащие то ли Эдону Сиэйлах, то ли самому Эльрику. Он ведь тоже умел складывать мысли в стихи, его сумасшедший дэира.

Я в ужасе от
непостижимости происходящего
и, как рыцарь, признавший свое поражение,
я укрываюсь от жутких подробностей мира
хрустальным щитом безумия.

* * *

Ночь подползала к середине, и самое время было подумать о том, что завтра ведь придется ночевать в лесу.

– Велик соблазн, – недовольно сообщил Эльрик, – сменить облик, характер, поныть на тему, как же нам теперь жить. Хрен там. Спать будем. Имей в виду: мужеложство не приветствуется.

– Спасибо, что предупредил, – Йорик вздохнул, – а то я уж намечтал себе…

Дверь бесшумно открылась, и на пороге, кутаясь в плащ, возникла Легенда со свечкой в руке и Дхисом на шее.

– Эльрик, – тихо позвала она.

Тот в мгновение ока оказался рядом, подхватил ее на руки, ворча:

– Ты почему босиком, дурочка? Здесь сквозняки, и пол ледяной.

– Потому что испугалась, – сказала Легенда сердито, – как ты мог меня одну оставить? В этом доме! С этой безумной бабой!

– Всё-всё, – Эльрик покачал ее на руках, – идем спать, не ругайся.

– Только псих может чувствовать ответственность перед всякой нечистью, – тихо произнес Йорик на зароллаше.

– Только псих может предпочесть провести остаток ночи с тобой, а не с эльфийкой, – парировал Эльрик. – Приятных снов, командор.

– Взаимно, – ответил Йорик, максимально ядовито.

И, глядя в закрывшуюся дверь, подумал, что яд потратил впустую. Уму непостижимо, как он мог когда-то думать, что эти двое – любовники!

Эльфийская кровь

Днем было ясно и холодно. И ночь была такой же. И Эльрик уже не уносился вперед, он шел впереди, прокладывая лыжню. Видно было, что рад бы умчаться, но сдерживает себя, примеряется к спутникам. А они, как будто заразившись от шефанго стремлением лететь по нетронутому снегу, на лыжах, как на крыльях, прибавляли скорости, не чувствуя усталости. Может, они и сил от Эльрика зачерпывали?

Нет, конечно. Просто Легенда приноровилась, и сейчас без труда выдерживала заданный темп, а Йорик, хоть и уступал в этом шефанго, но на лыжах ходил не первый год, и даже не первую сотню лет. Ну, а Эльрик, в свою очередь, никуда не спешил… старался никуда не спешить. И получалось, что всех, всё устраивает.

Йорик отстранился от происходящего. Наблюдал. Молчал. Не мешал им.

Они прощались. Эльрик и Легенда. День в пути, кристально-холодная ночь, и следующий день. Они прощались. Навсегда. И Йорик не мог не пожалеть Легенду. Это было странно, неожиданно для него самого: жалость к женщине, которую он ненавидел. Но воображение поэта, и способность, не воспринимать, а понимать, чужие чувства, заставляли его слишком отчетливо осознавать значение этого слова: навсегда.

Легенда будет помнить. Она всю жизнь будет помнить одного шефанго, и будет искать его… нет, не его – искать свои воспоминания, среди тех, других шефанго, которые придут из иного мира. Что-то, наверное, даже найдет. Преклонение перед красотой, верность слову, жесткие принципы и прекрасные стихи. Но вот этой заботливой нежности, улыбки, где поровну ласки и насмешки, этого непостижимого сочетания мудрости с юной самоуверенностью, она не встретит больше ни в ком.

Впрочем, Эльрик же обещал, что она будет счастлива. И жрица смерти без обмана сплела свои чары. Значит, Легенду вроде бы и не за что жалеть.

В конце концов, в постоянном поиске того, что невозможно вернуть, тоже есть свое счастье. Пока есть надежда найти, то, что ищешь.

А невозможного нет.

И Йорик не мешал им. Просто смотрел.

Они то дурачились, пикировались, пока разводили костер, вываляли друг друга в сугробах, и обрушили на себя с ветвей целую лавину снега, то – сразу – затихали. И молчали, не глядя друг на друга.

Они говорили, смеялись, грустили. Вспоминали. О несбывшемся. О том, что могло бы быть, но не случилось, и уже не случится.

Йорик был там же, рядом. Но не с ними. И это было правильно.