Змееборец - Страница 66

Мастер Серпенте улыбнулся. Едва-едва. И Жиндик, подавившись словами, торопливо спрятался за своей кружкой с уже остывающим вином.

– Я сказал ее величеству, что не видел людей страшнее, чем вы. Честно сказал. А она обрадовалась. Чем прекраснее женщина, тем больше в ней загадок и противоречий, а ее величество – прекраснейшая из прекрасных. И когда я признался, что верен маэстро Хазаку, что преклоняюсь перед его талантом, она изволила смеяться, а не гневаться. Сказала, что поэту следует оставаться поэтом, и что маэстро было бы лучше усвоить, наконец, это простое правило, а еще, что он отправил меня на верную смерть, и не мог этого не понимать. Но тут уж я возразил ее величеству, что пока ведь я жив, и жизнь моя в ее руках, и, маэстро Хазак, отправляя меня в путь, полагался на милосердие ее величества. Полагался не без оснований, так надо полагать. И ее величество ответила, что маэстро не может рассчитывать на ее милосердие, поскольку считает ее холодной и бессердечной. Вот так она сказала, пан Серпенте, слово в слово, и клянусь, в каждом слове была боль, а я испытывал жесточайшие муки совести, ведь и сам совсем недавно думал, что ее величество лишена человечности, и вместо сердца у нее кусок льда.

Ясно.

Мастер Серпенте потерял интерес к разговору. Чужие муки совести его не задевали, а своих он не испытывал. У королевы Удентальской сердце было живым и способным на чувства, но на людей эта способность не распространялась, что бы там не вообразил себе Жиндик.

– Тебе нужно уехать из Уденталя, – сказал он, перебив уже открывшего было рот музыканта. – Уехать из Загорья. Прямо сейчас иди в порт и покупай место на корабле, идущем на юг. Выбирайся в Карталь, и оттуда – езжай на запад.

– Зачем? Я собирался остаться хотя бы до весны. И, пан Серпенте, ходить морем в зимнее время – это мучительно! Вы моряк, вы не поймете, но я-то человек сухопутный… – Жиндик осекся и вытаращился на десятиградца. – Будет война? – спросил он севшим голосом. – Все-таки, будет, да? Вы… приехали, чтобы спасти королеву?

– Твой драгоценный маэстро сделает все, чтобы войны не было, – сухо ответил Серпенте, – а я сделаю все, чтобы спасти от него королеву. И если ты действительно настолько талантлив, как утверждаешь, ты уже должен был понять, что все, что ты видишь не то, чем оно кажется. Иди в порт. И чтобы завтра к утру тебя уже не было в столице. В Картале, а потом в Руме ты получишь деньги по тому же векселю, который я дал тебе в Регеде. После этого можешь считать себя свободным от службы.

Он встал, но Жиндик, перегнувшись через стол, поймал его за рукав:

– Я никому не скажу, – в голосе музыканта, и во взгляде было столько искренности, что, казалось даже, будто обещанию можно поверить, – никому, пан Серпенте, но раз уж я служу вам, я должен знать. Вы не анласиты… вы, и ее величество. Вы только носите знак Огня, а маэстро Хазак, он и не скрывает, что не верит ни в Творца, ни в Многогранник… Королева прекрасна, Вы ужасающи, маэстро восстал из мертвых… признайтесь, пан Серпенте, вы не просто люди. И все, что мы видим – лишь отголосок каких-то событий, о которых нам никогда не позволено будет узнать? Скажите мне, я прав?

Серпенте аккуратно выдернул рукав у него из пальцев.

– Прав, – он ухмыльнулся. – Только смотри, как бы из-за своей правоты тебе не попасть в число тех, кого считают безумцами. Поторопись в порт. Ты пока еще у меня на службе, так что делай, как велено.

* * *

Уже стемнело, когда пан Облук сам постучал в дверь мастера Серпенте. Хозяин гостиницы принес постояльцу голубя, к лапке которого была привязана запаянная капсула с донесением.

Ну вот. Время, наконец-то, пришло.

Заперев за трактирщиком дверь, Серпенте вскрыл капсулу, взглянул на записку. Там было одно слово, то самое, которого он и ждал: "пора".

Значит, у командора все подготовлено. А у Легенды есть неделя на то, чтобы оповестить всех своих людей о том, что она отрекается от власти и возвращает воеводствам независимость.

Йорик прав – этим землям пришла пора объединиться. И Йорик прав: препятствуя объединению, он препятствует естественному ходу вещей. Но точно так же командор прав, считая, что не дело нелюдей вершить за людей их дела. Загорье объединит кто-нибудь другой. Кто-нибудь из детей или внуков тех правителей, которых учил и натаскивал командор Йорик Хасг. Вот это будет правильно.

Пора было нанести визит во дворец. Легенда ждет его. А придет он днем или ночью – это совершенно все равно.

Мастер Серпенте переоделся в официальный, шитый золотом и украшенный каменьями костюм, расправил кружевные манжеты. Надел шелковую маску, которая закрыла большую часть лица, но тут же стала прозрачной, невидимой, скрытая личиной. Дхис, придирчиво проверивший достаточно ли широк рукав, чтобы можно было свободно выскользнуть из-под него, обвился вокруг предплечья хозяина теплым, шершавым наручем. Последней деталью роскошного туалета стал меч, уже переодетый в новые, изукрашенные камнями и золотом ножны.

Мастер Серпенте надеялся, что клинок не пригодится ему нынче ночью…

Но случись здесь командор Хасг, у него возникли бы сомнения в искренности этой надежды. Командор – гораздо более внимательный, чем его юный дэира – заметил бы то, чего сам мастер Серпенте пока что за собой не замечал: неосознанное стремление повернуть любую ситуацию таким образом, чтобы она непременно привела к кровопролитию.

* * *

Добрые люди не ходят во тьме. Когда солнце садилось, жизнь в Надерне, может, и не замирала, как в маленьких городах, но затихала, становилась малозаметной и старалась не бросаться в глаза. И, конечно, человек, назвавшийся Эльриком де Фоксом, и сообщивший привратной страже королевского дворца, что у него срочное дело лично к ее величеству, вызвал бы смех и пожелание идти куда подальше, не будь он одет в дорогое платье, и не держись как благородный пан.