Змееборец - Страница 10

Если снова над бездной веков пересекся наш путь?

– Мы так и будем… – смех такой, как будто он прорывается сквозь непрошеные слезы, но слез нет. Плакать – забытое искусство. – Мы так и будем с тобой?… Хоронить тебя, и снова видеть живым – это что, такое правило?

– Девочка моя, девочка… родная моя, любимая моя, боги…

Лицо чужое, но глаза – желтые, тигриные, яркие – это его глаза. Пусть сейчас они полны ошеломленным безумием, все равно – это его глаза на незнакомом, человеческом лице.

И повторять про себя, как самую главную молитву: Йорик, Йорик, Йорик… Твердить его имя, не отпускать его, не разжимать рук, пока не поверишь, наконец, что все по-настоящему. Что это правда, это он, здесь, живой.

– Я укушу тебя, – пробормотала она ему в шею, – я тебя сейчас укушу.

– Зачем?

– Не знаю.

Я хотел бы сложить для тебя благородную песнь,
Я бы сплел кружева из тончайших мелодий и слов –
Пыль серебряных зим и янтарное марево весен,
И сапфир летних гроз, и хрустальные блики цветов.

– Не надо, – выдохнул он, и сел на землю, по-прежнему прижимая ее к себе. – Не надо кусаться… Эфа. Или Тресса?

– Эфа. Или Тресса. Как хочешь. У меня здесь есть только мужское имя: Эрик Бийл…

– Так Серпенте – это прозвище?

– Ага. Змеиное прозвище. А как иначе?

И, казалось бы, ну что смешного в простых словах, однако оба рассмеялись, и поцеловались снова, деля смех на двоих. Поровну.

Ведь не петь для тебя – это пытка почище любви,
Но о чем же мне петь, если падают, тихо звеня,
Мои строки, как звезды по небу ночному? – Лови,
Загадай свою боль, если сможешь, и вспомни меня.

"Серпенте" – это было единственное слово, которое понял лейтенант Краджес. Весь прочий диалог слился для него в набор шипящих и рычащих звуков, но знакомое имя словно бы добавило сил. Цепляясь руками за стол, лейтенант поднялся на непослушные ноги, и уже хотел окликнуть Капитана, как тот сам обернулся:

– Тебе нельзя вставать, дурень!

– Серпенте, – прохрипел Краджес, с трудом ворочая языком, – купец… был здесь. В ее одежде, – он кивнул на ухмыльнувшуюся бабу. Ухмылка была знакомой. Та самая ухмылка, от которой Краджеса охватывал обессиливающий страх. И сейчас лейтенант почувствовал, что его вновь начинает трясти. – С этим мечом, – продолжил он упрямо, – и браслет – его, купца.

– Не пугай его, – попросил Капитан, кончиками пальцев прикоснувшись к лицу чернявой ведьмы. – Сядь, – он взглянул на Краджеса, – а лучше ляг.

– Он всех убил, – закончил Краджес, и только потом сел. – Откуда она?

– Из Квириллы. Тебе снова нужна перевязка, лейтенант.

– Где Серпенте? Он всех убил…

– Да. Я понял. Посиди спокойно, – Капитан принялся разматывать наложенные купцом бинты.

Краджес дернулся, не от боли, а от злости. Да как же втолковать-то, что происходит что-то… жуткое что-то?!

За спиной Капитана неспешно поднялся на ноги высоченный мужик.

– …Ох, лясны дзед, – вырвалось у Краджеса, – да что ж это?! Капитан!

Ярни Хазак коротко оглянулся через плечо, и хмыкнул, продолжая перевязку:

– Полагаю, это ответ на твой вопрос, лейтенант. Ты спрашивал, где Серпенте.

– Это рагана, – Краджес обреченно закрыл глаза, – вы двое – оборотни. Что ты сделал с Капитаном, колдун?

…– Ты же не веришь в сказки, – услышал он почти сразу.

Оказалось, что нет, не сразу. Вновь открыв глаза, Краджес обнаружил себя все на той же поляне, но уже в компании двух других раненых. Их разместили со всем возможным удобством, поближе к кухонному очагу, под вновь сооруженным навесом, чтобы, если дождик зарядит, не капало. А в котле над огнем булькало, и пахло оттуда мясным.

– И в колдунов ты не веришь, – продолжил Капитан, сидя рядом с Краджесом на обрубке бревнышка. – Так зачем придумываешь всякую ерунду?

Поодаль Серпенте за каким-то гадом разбирал поленницу, перетаскивая дрова в центр поляны. Браслет-змея поблескивал у него на поясе, и, похоже, эту штуку уже пора было перестать называть браслетом.

– Это баба или мужик? – прямо спросил Краджес. И подумал, что вопрос глупый, потому что он же сам, своими глазами видел и бабу и мужика. И слышал. Своими ушами.

– И то и другое, – спокойно ответил Капитан.

Объяснил, называется. Краджес, конечно, знал, что когда-то люди такими и были. В стародавние времена, до того, как отец-Небо, рассердившись, не рассек их пополам своим мечом. Но теперь так не бывает, теперь или так, или так. Не вместе. И не по очереди.

– Лейтенант, – Капитан улыбнулся, – ты не думай, ты просто запомни, что я сказал. Серпенте Квирилльский и… Эфа – это один человек. Все. Больше тебе ничего знать не нужно.

Чибетка и Видлик, единственные бойцы Краджеса, пережившие ночную бойню, помалкивали, глядя на огонь под котлом. Им вопросов задавать не полагалось. Они были пришлые, обычные наемники, не такие, как Краджес, не гвардейцы воеводы. Но ясно было, что вопрос у них на языке вертелся тот же, что и у их командира.

– Он же всех убил, – напомнил лейтенант, – всех моих парней. С этим-то как быть? Ведь ни за что же, просто так взял и поубивал всех на хрен. А ты с ним… с ней…

– А я – с ней, – подтвердил Капитан. И обернулся к Серпенте. Тот уже сложил дрова в высокий, прямоугольный постамент, и сейчас набивал трубку, задумчиво разглядывая сооружение. Почувствовав устремленные на него взгляды, купец обернулся:

– Я слушаю, Йорик.

Ляд болотный! Он назвал Капитана так, как надо… Никто в Удентале не мог это толком выговорить, переделали в Ярни, так лучше на язык ложилось. Но он не Ярни, он этот самый Йорик и есть… И не Хазак, а, как-то, совсем не по-людски.